Встреча в подвале

Антон Болдаков

Эта история произошла со мной довольно давно. Тогда я работал в больнице. Работал, само собой, не врачом, а простым "подай-принеси-унеси". Чернорабочим.

И вот как-то раз заставили нас расчищать подвалы в больнице, которые сами по себе были с хорошее здание, если бродить по ним и вытаскивать из всяких углов и щелей всевозможный мусор.

Во время всего этого дела, что было сравнимо разве что с уборкой некоего царя Авгия, я потерял свой крестик, что таскаю на шее много лет. С тех пор, как мне его надели на шею в возрасте восьми лет.

За это время – а тогда мне было семнадцать – я снимал его только три раза, и все три раза – не по своей воле.

Чертыхнувшись, я полез обшаривать подвал, хотя понимал, что это невозможно. Мы с остальными мужиками там поработали как стая... уток. Ну, тех уток, что помои хлебают из корыта и боками чешутся о заборы так, что из тех штакетины вылетают…

И вот я, аки трудолюбивый поросенок, искал крестик на полу, когда над головой раздался весёлый смешок.

- Уж не это ли ищет столь весёлый парень? – спросила меня какая-то девчушка в больничном халате, шлёпанцах и с бледным лицом, что в полумраке подвала казалось каким-то желтоватым.

В руках она сжимала простой алюминиевый крестик. Мой. Я его среди миллионов узнаю.

- Благодарю... – я забрал его и начал привязывать на шею.

- Н-н-нда... – девчонка, раскуривающая сигаретку, понаблюдала за этим с усмешкой. – Ты счас себя удавишь!

- Хрух-гр-р-р… – не согласился я, очень неудачно затягивая скользящий узел…

- Ладно, давай, я…

Руки у девчонки были холоднючими, но я уже знал, что у тех, кто недавно перенёс операцию, такое часто бывает. Кроме того, меня не удивила её одежда и обувь, так как пациенты и больные частенько шастали в подвал, где курили, а иногда и пили. Что ж, дело, в принципе, житейское.

- Что вы тут делали?- спросила девчонка, завязав мне верёвочку.

- Да вот… Уборку производили. А то скоро комиссии приедут, так неудобно.

- А-а-а... – она покачала головой. – Куришь?

Я покосился на пачку сигарет, по сравнению с которыми "Парламент" показался бы папиросами, скрученными из соломы. Не знаю, забыл, что за название, помню, что очень дорогие сигареты были!

- Я не курю. Никогда не начинал.

- А что так?

- Да... – мужики часто удивлялись, что у них в бригаде есть кто-то некурящий, но потом попривыкли. – Просто – не хочу!

- Счастливый... – девица докурила сигарету и щелчком пальцев запустила окурок прямо в морду крысы, что выглянула из одной комнаты.

- Пи-и-и-и!!! – и длинный розовый хвост исчез в комнате.

- А вы что... – обычно я частенько смущаюсь и путаюсь, когда надо говорить с незнакомым человеком. – Вы тут с операции?

- Я? Нет. Уже не с операции… – девушка задрала рукав халата и показала мне порезанные и уже зажившие запястья. – С родителями поругалась и себя по венам – чик!

- На кой леший? – удивился я, теребя крестик.

- Ай! Надоели, прямо спасу нет. Чего мне мешать жить, если честно говорить? – удивилась пациентка.- Я, кстати, Алиса…

Я тоже представился и тут же попробовал увести разговор в другую сторону от причин, что привели её в больницу. Суицидников я видел очень часто и поэтому уже усвоил, что лучше не акцентировать их воспоминания на причинах самоубийства, вернее, его попытки.

- Неужели тебе тут не надоедает? – удивилась она, когда я рассказал о своих обязанностях в больнице.

-Ну… Это, вроде как, просто со стороны кажется, что тут делать нечего. А так нравится. Очень! Тут можно ходить и думать. Прикидывать и придумывать...

Алиса провела по губам бледным языком.

- Интересно... А вот я себя по запястьям из-за того, что мои родичи всё время мне пеняли, с рассвета до заката, за то, что я – думаю.

- ?!

- Вообще-то я стихи… писала. А им это не нравилось. Мол, нечего сидеть да ерундой маяться, шла бы себе мужа искала. И в таком же тоне… – она в сердцах пнула по старой двери и вышибла её. Вместе с дверной коробкой.

- Не ушиблась?

- Не-е-е… Ну вот… А потом мы переругались из-за того, что я своей знакомой из другого города помогала стихи обрабатывать. Ну, мне тогда и гаркнули: мол, ручкой буквы писать – это просто! Я психанула, пошла, заперлась в ванной и по рукам – вжих! Думаешь, дура?

- Нет… Xотя… Ну…

- Значит – дура! – подытожила Алиса. – Эх-хе…

- Нет… – вздохнул я.- Ты и права, и не права. Меня ведь тоже донимают за то, что я хочу думать, а не помнить.

- Как это?

- Чтобы что-то сделать, написать книгу, сочинение, стихи или ещё что-то, надо… ну… думать. Просто – ДУМАТЬ. А гайки крутить и обезьяна может. И всё остальное... Даже машину водить. Всё, что может сделать за человека обезьяна – это уже не разум, – я запутался, покраснел и махнул рукой. – Человек делает что-то по памяти, ориентируясь на то, что он выучил. И тут же может ДУМАТЬ, создавать новое, а не повторять старое.

- Хм-м-м…

- Вот и «хм-м-м». Никто никогда не понимает того, чего не понимает. Если человек не понимает чего-то, то он или узнаёт, как и во имя чего это создано, или – уничтожает. Давит. Рушит. Твои родители просто не захотели тебя узнавать. Им хочется видеть тебя как…

-Ясно. Обезьянку. А вот ты-то как с этим борешься? Видно же, что и для тебя такое не по наслышке…

- А сказать правду? – я посмотрел на Алису. – Я – сомневаюсь.

- Сомневаешься?!

- Ну да. Сомнение – начало Знания. Кто сомневается – тот пытается понять, кто пытается понять – тот узнаёт новое. Разве не так? А тот, кто не сомневается – тот ничему не учится, кто не учится – тот ничего не узнаёт нового. Кто ничего нового не узнаёт – умирает глупцом…

- Да… И тебя не бесит то, как к тебе относятся окружающие?

- Сначала – возмущало. Но я верю: люди могут меняться, и просто терплю. Тот, кто терпит – тот всегда остается мудрым. А, кроме того... – я опёрся спиной о стену и потёр ладони. – Я понимаю людей. Понимаешь? Я понимаю причины поступков людей. А ПОНЯТЬ – это значит простить. Разве не так?

- Ты глупец... Живёшь, веря, что мир можно изменить? – Алиса достала сигаретку и прикурила, выдохнув облако табачного дыма. – Запомни: люди таких, как ты, по крестам развешивают, дурачок!

Я спрятал крестик под рубаху и поморщился. Затем немного подумал и проговорил:

- Но... если люди неизменчивы, то зачем тогда вообще – жить?

- О-о-о... Ты философ... Люди понимают только это! – Алиса показала свои запястья. – Кровь их останавливает...

- Может… А может – напротив... – Я покачал головой и посмотрел в потолок, где висела единственная стоваттная лампочка на весь подвал. – Они любят тебя. Вот почему они и защищали тебя от твоих... мыслей. Счастье – в незнании. Познание – Зло.

- И ты в это веришь?! – Алиса стиснула кулаки.

- Ничуть... Можно видеть пожар и бояться подойти к пламени. Это будет правильно: не обгоришь, не задохнешься. А можно броситься тушить его и обуздать огонь при перебарывании своего страха перед ним!

Откинув голову, Алиса засмеялась звонким смехом.

- Ты хоть и прикидываешься дурачком и мямлей, но у тебя точный ум! Всё правильно – следуй такому правилу! Людям больше всего не нравятся те, кто их умнее! Будь дурачком и попомни мои слова: станешь мудрейшим!

- Разве это правильно? – удивился я, глядя на Алису и не понимая, что странного. Что-то с тенью… Так остановилась, что тени не отбрасывает.

- Ну-у-у… Шутя за троном, королевством правит шут. Серьёзные люди не умеют сомневаться. Мой отец корчил из себя серьёзнейшего типа... И чего он добился?

- Я стараюсь быть несерьёзным не для этого, – медленно проговорил я. – Просто всем нам даны от рождения две вещи: заставлять людей плакать или смеяться. Не люблю слезы...

- Ты интересный человек…- проговорила Алиса и, спокойно крутнувшись вокруг своей оси, вошла в стену и исчезла в ней...

В подвал я спустился только спустя полгода, в сопровождении пяти слесарей, что устраняли там прорыв.

Подойдя к тому месту, где исчезла Алиса, я постучал в стену и спросил у одного из слесарей:

- Странная тут стена... Что она – из другого кирпича?

- Да нет... – зевнул он. – Тута тоннель до морга был, подземный. Его чё-то заделали…

Я схватился за крестик и провёл рукой по узлу...

Такова была эта история...