Винни и Зеф
(Final Fantasy VII)

Tera Shinokano

- Винс, ты дома? – раздается вопль прямо от двери.

Я только улыбаюсь. Жду продолжения, которое, разумеется, не заставляет себя ждать.

- Винси-Винни-Пух!!!

Гррр. Ну просил ведь... Вот сейчас еще назовет…

- Галчонок, ты что молчишь?

Не разворачиваясь, замахиваюсь назад кружкой из-под кофе. Мимо. Он только смеется.

- Ну ладно тебе, ладно. Здравствуй. Я, между прочим, тебе в коллекцию экземпляр принес. Вот, – на стол ложится огрызок чего-то, вероятно бывшего ранее блокнотным листком, на котором ровным, чуть вытянутым почерком записана фраза: “Всемирное равновесие состоит в том, что равно есть одно рождение и одна смерть”.

- Спасибо. Такого еще не было.

Легкое, невесомое прикосновение теплых губ к виску – безмолвное “пожалуйста”. Ты сам – легкий, парящий – овеществленная капелька лайфстрима в серебре и коже.

Я опять витаю в облаках, невидящие глаза остановились на твоих губах. Последствия клинической смерти… смерти… Смерть – моё хобби.

Я никогда не говорю о себе как о человеке – не имею права – я просто тень, задержавшаяся на пути в небытие, притянутая твоим светом. Я не человек, люди умирают всего один раз. Я умер дважды.

* * *

- Винс, ты дома?

- Лу, солнышко моё! Привет! Как день прошел?

- Винсент, сядь, нам надо поговорить… Нет, я должна сказать тебе. Я беременна. Прости, просто попробуй понять…

* * *

- Лукреция!.. это ты, это ты, ты убил ее! Ты следил, ты должен был знать!..

Черный холод металла, а это больно! Ну надо же, а я и не знал… Странно, я – хороший стрелок, я убивал одним выстрелом… а, оказывается, это больно.

Моя смерть номер 1.

* * *

“Верь в смерть, она всегда постоянна”, – экземпляр 217 из моей коллекции. Для меня это коллекция нелепостей. Я сам ей опровержение.

* * *

Ярко-синие светящиеся глаза недоуменно моргали. Аниме. И даже без грима. Боже мой, мальчик, не надо, я не хочу, я буду спать дальше!

Буду, я сказал!

Let me sleep…

Let me sleep…

Let me sleep…

А, ч-черт! Даже кошмары не вставляют!

Эй, подождите!

* * *

Шинигами, Халява, ВСЕ ТЕМНЫЕ БОГИ, ну что я делаю в этой гоп-компании?!?!?!?!?!

А потом я увидел тебя. Увидел, и только тогда осознал, что жив. Говорят, что человеку нравится какой-то один тип внешности. Вранье. Ты не похож ни на Лукрецию, ни на кого-то другого (и слава Богу, что ни на Ходжо). Ты – это ты. Это чудесно.

О, да, Клауд и компания никак не могли догнать тебя, но что значат ночные переходы для существа, которое выспалось на пятьдесят лет вперед?

Я находил тебя, я смотрел на тебя, я купался в твоих глазах. Но не смел подойти ближе.

Ты напоминал мне алмазную бурю – неуловимый, вездесущий, легкий, искрящийся. Словно тот ад, что вызывает Шива: когда ты внутри него – он окружает, великий и могучий, он смертелен, но каждая пылинка по отдельности – мала и беззащитна, каждая – произведение искусства.

Сейчас, когда ты свернулся клубочком – маленький ежик – около веселого костра, я разглядываю твои хрупкие запястья. Руки устают от тяжеленных браслетов с материей, правда? Такие изящные пальцы, узкая кисть. Малыш, не верится, что днем ты так ловко управляешься с одним из мощнейших оружий нашего времени, своим обожаемым Масамуне.

Утром здесь останется только сырой пепел. Клауд попинает еще теплые камни, поминая тебя, Женову, Ходжо, Шин-Ру, черта… Если еще найдет хотя бы этот пепел.

* * *

Зеленоватая дымка. В ней мои глаза приобретают почти естественный оттенок.

Нет! Нет! Тифа, %?(*?№;№:), отпусти меня. Сефирот!!!

Нет!!!!

* * *

Я был так далеко и так близко.

Я видел все, а толку? Не моя битва.

Моя – смерть номер 2.

* * *

Метеор больше не грозит. Шин-Ра накрылась медным валенком. Покой и воля после бед, однако.

Покой… Если раньше, в стасисе, кошмары преследовали меня во снах (читай: всегда), но я надеялся избавиться от них, то теперь спасения не было. Да я его и не желал.

Как-то раз Сид поинтересовался, почему я не сплю с Тифой – девочка просто сама на шею вешается. Пришлось отговариваться тем, что после стасиса стал импотентом.

Солгал.

После первой же нашей встречи с Сефиротом… Мне приснился сон о нем. Сладкий, тревожный.

Мой мальчик, обнаженный, только лента в волосах придерживает их сверкающее великолепие, открывая нежную шею и манящий островок кожи за ушком. Он немного смущен; гладит мои бедра, робко касается пальчиками моего члена, багрового, крепко налившегося кровью. На щеках Сефи легкий румянец, он не совсем уверен в своих действиях… и очень возбужден. Сефи облизывает пересохшие губы, и, видя этот сладкий розовый язычок, мне едва удается сдержаться, чтобы не вцепиться Сефи в волосы и не насадить его голову на болезненно эрегированный член. Трахнуть этот сладенький ротик – от одной мысли можно кончить.

Я проснулся, судорожно сжимая сочащийся смегмой орган, перед глазами мелькали обрывки сна.

Да уж. Прожить двадцать семь лет и проспать двадцать, чтобы узнать, что я: а) гей; б) почти педофил; в) можно кончить во сне; г) видела бы меня мама с прической, как сейчас… =^_____^’=

Автор: Ну, я конечно не мама, но мне очень нравится =^_____^=

Винс: а ты, вообще кто?

Автор: какая разница?

Винс: а почему рожа из стены 40 см толщиной торчит?

Автор: какая разница?

Винс: да никакой.

Автор: доставка Теры: в любое время дня и ночи сделаем все, только чтоб яою побольше. Сефирота заказывали? Лови!

Винс: ох уж эти авторы... А еще и с музами.

Автор (из-за стены): поверь, вот МУЗУ тебе лучше не видеть...

Сефи. Исхудавший, осунувшийся, кожа мерцает зеленоватыми капельками лайфстрима. Только волосы, и ранее завораживавшие, теперь стали просто неестественно густыми, ровными и сверкающими.

Кажется, за окнами потемнело, наверное, хлопали ставни, я не знаю, вроде бы я упал на колени, я не заметил ничего кроме него – моего мальчика, малыша, серебристого лорда. Никогда и не думал, что мне удастся коснуться его. Кажется, будто Сефи весь воссоздан из шелка, льда и тумана. Какая нежная кожа, будто ее не касались зной Вутая и бураны Айсленда. Светлые, серебристые ресницы. В мои волосы уже на всегда въелись запахи озона, пыли и жженого пороха, странно, но твои пахнут дождевой свежестью и теми маленькими белыми цветами, что растут в самых зеленых лощинах. Тихий вздох. Твои ресницы вздрагивают, и весь мой мир заполняется навязчивым бирюзовым светом.

* * *

Р. Казакова

Ты все помнишь, и это убивает тебя. Я бы хотел забрать все твои воспоминания, все твои кошмары, я бы подарил тебе прошлое, где Лу всегда была бы рядом, Гаст был бы твоим названным дедушкой, Женова – просто из детских сказок, а слово Масамуне – только имя чудаковатого мангаки. Детство рядом с мамой в небольшом домике на третьем уровне, летний отдых в Коста-дель-Соль, гулянки и драки со школьными друзьями, секция кендо, первая влюбленность в девочку-соседку – самую милую на свете!

В ночь, когда лайфстрим отпустил тебя, бушевала гроза. В свете сверкнувшей молнии мое лицо, наверное, казалось тебе угрожающим. Странно, но ты даже не потянулся к рукояти меча (его бы там, конечно, не было, но рефлексы просто так не уходят, по себе знаю) – просто вскинул и скрестил над собой руки. Я обнял тебя, пытаясь успокоить. Мы просидели так всю ночь, ты был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Бешенство обычно спокойного моря утихло только к полудню.

Это было 3 дня назад.

С тех пор ты не произнес и пяти слов.

* * *

Еще 5 дней. Сегодня пятница. И великий праздник – день рождения планеты. 3 года назад люди сходили с ума от страха быть сметенными с пути метеором. Сейчас день, идут парады и митинги, но мне страшно подумать, что будет вечером...

Позавчера ты первый раз вышел из той маленькой спаленки, в которой ты появился после бытия в лайфстриме. Кажется, ты приходишь в себя. Все эти дни я пытался разговорить тебя, хоть чем-то поддержать, но знал бы ты, чего мне это стоило! Все-таки шутка про онанизм и мозоли на ладонях не такая и смешная.

Уже темнеет. Я всегда любил огни маленьких Вутайских фонарей: желтых, красных, оранжевых, золотистых... Сейчас я вижу их, словно глаза хищников.

Начинается самое главное действо. Дикая пародия на чествование Марии Магдалены. Веселая, полупьяная толпа волочет насаженную на шест куклу. В черном комбинезоне, с серебристо-белой паклей волос и бирюзовыми овалами глаз на передней части кулька из мешковины, являющего голову. Вот процессия доползла до главной площади. По пути от побережья к ней присоединялись все новые гуляки, и любой желающий мог кинуть камень или мешочек с краской в куклу, так что, когда шест водрузили на костер, фигура уже мало напоминала Сефи в частности и человека вообще. Под веселые вопли детей и пьяных мужиков, смех женщин, визги юных красавиц, частушки стариков были зажжены факелы, которые один за одним, подносили к кострищу с куклой. В одну секунду вспыхнула солома, вскипели, запузырились потеки краски.

Словно бы от толчка я очнулся от странного оцепенения, в котором созерцал процессию. Я кинулся в комнату к Сефи. Боги, никогда, никогда больше я бы не хотел увидеть такую же картину. Он лежал, свернувшись клубочком на полу, пальцы скрещенных рук запутались в волосах, худенькие плечи вздрагивали, да весь он словно сжимался в такт рыданиям.

Я опустился на колени рядом с ним и попробовал разжать судорожно сцепленные руки. Вдруг он, словно сжатая прежде пружина, распрямился. Безуспешно пытаясь удержать мой взгляд, Сефи, запинаясь, твердил одно слово:

- Почему… почему… почему…

- Ну, знаешь ли, ты едва не уничтожил всю планету…

- Нет!!! – Он так резко и отчаянно дернул головой, что мне показалось, на это ушли все его силы, потому что дальше он едва слышно прошептал:

- Почему ты… - и повалился мне на руки, уже не слыша ответа.

- Потому что я тебя, наверное, люблю.

* * *

И я опять просидел всю ночь с тобой, так на полу, неудобно обнимая тебя за плечи. Я слишком боялся разрушить твой спокойный сон, так что даже не перенес тебя на постель.

Маленькими шажками, словно опасаясь чего-то подбирается утро, но оно еще далеко. Сумеречные тени досыпают свои законные часы, превращая привычные предметы в миражные видения.

Вдруг ты стонешь во сне, ресницы дрожат, пальцы судорожно стягивают рубашку на моих плечах, словно безуспешно пытаясь проснуться, ты хмуришься и что-то шепчешь. Я пытаюсь успокоить тебя, наклоняюсь, чтобы сдуть волосы с лица, как вдруг ты выгибаешься в моих руках и наши губы касаются друг друга. Еще несколько мгновений я чувствую на губах твое дыхание, только что едва слышимое, а теперь уже горячее и ну совсем не сонное. =^_____^=

Мальчик, ну что же ты делаешь, ты еще сам не понял, как встрял… Остановиться? Ну уж нет – теперь я захватываю твои губы, зажимаю нижнюю между своими губами и легко посасываю, проскальзываю языком от уголка рта до складочки на внутренней стороне верхней губы и ты приоткрываешь ротик. От удивления, наверное. Зарываясь рукой в густую гриву, я грубо вламываюсь языком в твой рот. Через несколько секунд ты принимаешь вызов и отвечаешь мне, наши языки сплетаются, губы прижимаются друг к другу, и по мере того, как любимые черные джинсы становятся все более и более не к месту, я теряю контроль надо собой. Я чувствую, как чудовище, внедренное Ходжо вырывается наружу, и все его желания – овладеть, растоптать, уничтожить, получить – уже не вызывают протеста.

Я встаю и отбрасываю Сефи на кровать, пару секунд позволю себе полюбоваться этим чудом. Обычно бледные губы сейчас ярко-малиновые от моей грубости и влажно блестят, голова запрокинута, открывая беззащитное горло, подрагивающее, будто от внезапно нахлынувшего страха. Он упал, неловко заломив руки за спину, и, кажется, они запутались в волосах. Рыча, словно галианское чудовище, снова атакую твои губы, попутно неловко сдирая с тебя джинсы (собственно тоже мои. Шарься ты по дому в том комбинезончике на ремешках – поимел бы еще 5 дней назад). Прикосновение к коже обжигает, захватывает, я хочу охватить его всего, коснуться всего, кажется, серебристые пряди холодны, как метель…

* * *

Бета: Ленк, ты хоть Зефу реплику вставь…

Автор: Че, «Мама!»?

Бета: да хотя бы.

* * *

Ванильно-белая кожа леденит, будто ключ. Рывком раздвигаю сжатые колени Сефи.

- Мама!

* * *

Бета: … э-э-э…

* * *

Дааа… тебе страшно, ты дрожишь и пытаешься вырваться. Ох, малыш, это бес-по-лез-но, твои силы еще не до конца восстановились, а страх и смятение парализовали даже их остатки. И, несмотря на это, ты все же немного возбужден. Что ж… исправим. Я провожу пальцем по искусанным губам, через ямочку на подбородке, ниже, обвожу вокруг кадыка, ниже; Сефи дрожит, пытается вырваться и вдруг широко распахивает зеленые, словно предрассветное небо глаза… И я тону. Я тону в боли, в страхе, в отчаянии, в одиночестве, в непонимании и, как ни странно, нежности. Почему-то всегда холодный свет Мако становится теплее. Как лед, попадая в теплую воду, плавится и тает, мое сердце смягчается, проснувшийся разум (ну, или его подобие) берет верх над желанием монстра во мне. И уже не понятно, как мог причинить боль этому нежному созданию с огромными глазами и гривой локонов отбеленного льна.

Я медленно, осторожно, будто это имеет какое-то значение сейчас, поднимаюсь на руках и сползаю с кровати*.

- Э-э-э… Сефи… извини, я…

- Ничего. Мне ведь больше нечем заплатить.

- Что? Нет! Я не так… не это имел в виду…

* * *

Автор: да уж, «что имею, то и введу».

* * *

- Ты не обязан…

- Винсент! Я вне закона, да и без суда и следствия меня убьет любой увидевший. У меня нет дома, денег, оружия, работы… Я – никто!!! Я только жив, и хочу жить дальше. Ты хочешь меня, это видно; я красив, знаю, у меня хорошее тело – слышал, и не раз. И… мне нравятся твои волосы! Ви-инсент…

* * *

Автор: яой! яой!

Бета: яой смотреть, и без меня?!!!

* * *

Юноша с серебряными волосами вдруг изогнулся и, грациозно поднявшись, сел на кровати, протянув руки к стоящему перед ним мужчине. Белая тонкая рука обвилась вокруг шеи Винсента, шустрые пальчики зарылись в волосы на затылке. Другая лапка начала увлекательное путешествие, невесомо, будто дразня, касаясь груди. Немного отклоняясь назад, Сефирот притянул ошеломленного Винсента к себе и с истинно вампирским воодушевлением приникнул к его шее, чтобы вылизать кончиком языка тоненькую дорожку до уха.

- Сефи, я не святой!!!

- Ну и не святей. Только поцелуй меня.

Милая скульптурная композиция «целующаяся парочка» застыла возле постели. Теперь не то что в исступлении ранее, Винс чувствовал упругий язычок, хозяйничающий в его рту, мягкие губы ласкали, лишая последнего желания сопротивляться. Руки так легко скользят по плавным линиям прекрасного тела. Не знаю, неприятно ли это: холод чуть прицарапывающей железной клешни и, наверное, почти обжигающее тепло правой руки. Я глажу, ласкаю все, что попадается под руку, как старушка, задумавшись, поглаживает любимого котенка – единственное утешение ее одиночества. Ты будто хочешь сказать что-то, но я боюсь, что это будут слова отказа, просьба остановиться… а еще больше боюсь тех спокойно-обреченных фраз, дающих мне полную свободу над тобой. Говорят, поцелуй придумали, как самый приятный способ заткнуть женщину – для тебя тоже подходит. Боже, я хочу почувствовать тебя всего, знать вкус твоей кожи, тяжесть члена во рту, мягкость белоснежных волос. Еще раз легонько касаюсь твоих губ своими и спускаюсь к изгибу шеи над ключицей. Где-то здесь должна быть особенная точка, стимуляция которой еще ни у кого возмущения не вызывала. Вот она, ты всхлипываешь и беспорядочно гладишь мои плечи. Влажная дорожка прочерчивает след от шеи до миленького розового соска, подобравшегося в возбужденном ожидании.

- Аах, Винсент…

Никогда бы не подумал, что мое имя может звучать настолько сексуально. Пожалуй, это сверкающее чудо заслужило свою награду. Мой шустрый язычок пощекотал чувствительную кожу на боку, спустился во впадинку пупка. Наконец, достигнув главной причины метаний и сладких стонов Сефи. Чуть-чуть пощекотав головку довольно длинного члена (интересно, шутка про… мечи Сефирота и Клода действительно правда???), выпускаю его изо рта, осторожными лизками касаясь ствола.

Бедра Сефи приподнимаются вслед за моим ртом, пытаясь вернуться во влажное тепло. Что ж, не будем издеваться над маленькими. Едва сдерживая рвотный рефлекс, заглатываю напряженный член почти полностью и начинаю ритмично поднимать и опускать голову, чуть поглаживая языком переплетения вен. Мускусный запах становится все отчетливее, появляется солоновато-пряная нотка; я застываю, уткнувшись носом в серебристые кудряшки. Ах нет, малыш, ты не кончишь так просто. Подхватываю Сефи под колени и подтягиваю к себе, приподнимая. Наклоняюсь к сладким розовым губам и шепчу, почти касаясь их:

- Будет больно, расслабься.

- Да, – слабая, будто угасающая улыбка. Больше не сдерживаясь, единым движением вгоняю разрывающийся член в узенький проход. Боже! Боже! Как узко, как жарко, как тесно! Лицо Сефирота искажается в гримасе, крик боли кривит рот, крохотные комочки слезинок чертят мгновенную тропинку от уголков глаз по вискам и запутываются в разметавшихся прядях. Внутренние мышцы Сефи судорожно сокращаются, пытаясь изгнать инородный предмет, я почти полностью выхожу и тут же засаживаю обратно до предела. Это словно агония двух сплетенных тел, боли и наслаждения, поцелуев и укусов, ласк и ударов. Казалось, что это вечность – вечность, наполненная огнем, раем, криками, счастьем и знанием того, что каждый уже не один. Уже через несколько минут я кончил Сефи внутрь, заполняя его своей спермой, словно бы в очередной раз помечая свое владение. Придя в себя через пару секунд, я приникнул ко рту Сефи самым нежным поцелуем, на который только был способен, двух-трех движений руки хватило, чтобы распростертое надо мной тело мальчика забилось в своем собственном оргазме.

Измотанный бессонной ночью и активным утром я, прижав к себе мое среброволосое чудо, провалился в сон.

* * *

Когда я проснулся, сумерки мягкими кошачьими лапами обнимали комнату, ветер щекотал шапки акаций, которым, в прочем, было все равно. Только уже забытая специфическая легкость в теле и смятая постель.

Зеркало в ванной, завидев мою хмурую рожу, постаралось разбиться. Не получилось.

Чудо отыскалось в гостиной перед зеркалом, занятое издевательством над весьма необычно смотрящейся толстой косой. Зачарованный какой-то нелепостью зрелища, я едва не упустил момент, когда длинные портновские ножницы уже взлетели над перехваченными левой рукой волосами.

- Ты что делаешь!?? Э-э-э… доброе утро

- … доброе утро. Постричься пытаюсь.

- Зачем??? – Тут до меня дошло: вчерашнее празднество, ненависть людей. – Ну, может, просто покрасить?

- И не без этого. Еще косметика и, может быть, пирсинг, – жизнерадостному тону конкретно противостояли угрюмо-обреченное выражение лица и неосознанные движения пальцев, нежно поглаживающих выбившиеся из косы серебристые мерцающие пряди. – Помоги… чтобы… не косо.

- Да.

Холодный металл стальных ножниц вдруг показался опаснее огнестрельного оружия. Что ж, все равно надо.

Автор: Вы что творите??? Ироды!

Сефи (глаз дергается, губы дрожат): эт-то кто?..

Автор (обиженно): ну че, я страшная такая, что ли?

Сефи: а почему рожа торчит из стены 40 см толщиной?

Винсент тихо хихикает в кулачок, автор бьется головой о стену, Бета пилит ногти.

Автор: э-э-э… в общем так, товарищи! Жить хотите?

Винс + Сефи: Да!

Автор: вместе? (ехидно хихикая)

Винс + Сефи + Бета: Да!

Автор: ну что ж… получите!

Дальнейшее в лучших традициях аниме: все окутывает не пойми откуда взявшийся белый свет, через несколько секунд вся компания оказывается в несколько.. э-э-э… совсем другой обстановке.

Автор: хе-хе… добро пожаловать в новый дом! Страна Россия, город Красноярск, одна комната, кухня, совмещенный санузел… где скрытые камеры не скажу!... Пошли, Настя, паааашлли…

И жили Зеф с Винни долго и счастливо, и не умирали из вредности.

P.S. – Чудо, а почему теперь ты все еще со мной?

– Ну, знаешь ли… Любить тебя – это, кажется, наследственное.
____________
* Примечания:

Мы ОЧЕНЬ долго не могли найти подходящую следующую реплику; вот варианты, предложенные уже отчаявшейся Мной, откровенно угорающей Бетой, и прокомментированные затем Сидящей-Рядом-и-Очень-Мешающей-Машей:

С - Ты кто? (Конь в пальто / Дед Пихто)

В - Э-ээ-э-ээ-э… у-у-у-у-у-у-у-ууу-уу-у… ффф…х…ц…ч…шшш…ш…щ…ъ…ы…

С - Ты чем волосы красил?

В - Лореаль-Париж, ведь я этого достоин!

С - ПАПА!!! (Бета: я мстю!) А ты литр сока выпьешь?

В - Виноват, был неправ, исправлюсь! Пошли, чаю попьем? “Золотая Чаша” дайте себе минуту отдыха.

С - А потом продолжим?

Автор: так, Настя, давай попробуем по ролям: ты за Винни, я – Зеф

В - Э-э-э… Сефи… извини… я

С - Убить автора.

В - Э-э-э… Сефи… извини… я… того.

В - О, Боже мой!

С - Что, в Бога поверил?!

В - Э-э… Сефи… я…

С - Давай помолчим.